(фото отсюда)Как и в
случае с Олегом Янковским, совершенно сбила с ног новость о смерти Ивана Дыховичного. Казалось бы: ничто не предвещало; полный творческих замыслов, крепкий нестарый мужчина...
Не скажу, что мне нравилось всё, что делал Иван Владимирович; в частности,
коробило его появление в качестве ведущего какой-то вульгарнейшей телепрограммы из разряда «
адского трэша».
Но я любила его – за «Чёрного монаха» и «
Прорву», за стёбную «Копейку».
В недавнем выпуске российского
Esquire (февраль 2009) в интервью под названием
«Похороны Ивана Духовичного» он рассказывал о том, какими видятся ему собственные похороны... Кстати, упомянул своё смертельное заболевание, но настолько спокойно, вскользь, что я даже как-то не поверила...
ВЫ ЧАСТО ДУМАЕТЕ О СМЕРТИ?И. Дыховичный: Я начал о ней думать рано, когда умер мой отец. С тех пор я ее совершенно не боюсь. Испуг, конечно, бывает, когда в аварию попадаешь. От неизвестности. Но это не страх самой смерти. У меня есть какое-то смертельное заболевание, но я к нему отношусь совершенно нормально: я не плачу, не иронизирую по этому поводу. Я сейчас живой человек, и сколько мне отпущено, столько отпущено.
ЕСЛИ БЫ ВЫ УМЕРЛИ ПРЯМО ЗАВТРА, О ЧЕМ НЕСДЕЛАННОМ СОЖАЛЕЛИ БЫ?Я думаю снять еще как минимум одну картину. «Володя». Это картина про Маяковского - очень сильного, одаренного человека, но совершенно заблудшего. Он принял за главное что-то совершенно ложное и запутался так, что не смог себе помочь. И никто не смог. И фильм, в общем-то, о том, что единственный, кто испытал к нему после смерти жалость, настоящую разделенность, - это простой следователь, который расследовал самоубийство. Это удивительно, когда человека нет, а его помнят... Я бы жалел, если бы не снял эту картину. А потом, может, еще одну и еще.
Человек не может влиять на судьбу. Вернее, влияет, но не так, как он думает. Ее просто нужно любить и принимать. Когда у меня так происходило, всегда получалось все, что я хотел.
КАК НУЖНО БЫ ГОТОВИТЬСЯ К СМЕРТИ?Не надо жить каждый день как последний, потому что все мы умрем, неизвестно когда. Одному кирпич на голову свалится, а другой, может, еще поживет. Я когда ловлю на себе взгляды, думаю: «А что вы-то про себя знаете?» Это мне смешно.
КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К ПРОДЛЕНИЮ ЖИЗНИ?Я не хочу продления жизни. Более того, я иногда больше живу с людьми, которых уже нет. Разговариваю с ними, спорю, извиняюсь. Они служат для меня каким-то удивительным воздухом, меня это очень вдохновляет.
КОГО БЫ ВЫ ХОТЕЛИ ВОСКРЕСИТЬ?Отца. Потому что мне было только 15, и я чувствовал, что не договорил с ним, был в чем-то еще несостоятельным, маленьким, часто несправедлив — по отношению к нему. Он был молодой человек, моложе, чем я сейчас, - 53 года. Боль по нему и сделала меня человеком. Мой фильм «Испытатель» - про это.
У ВАС ЕСТЬ КАКИЕ-ТО РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ?Безусловно, продолжение какое-то следует. Но не такое, как мне рассказывают. Я очень люблю нашего христианского героя, это великий пример. Я убежден, что его путь был правильным. Но верить в то, что мне говорят фарисеи, не могу. Я точно не иудей, хотя меня склоняли к иудаизму всячески. Просто мне кажется, что жизнь доверительная лучше, чем жизнь с подозрением. Счастливее, что ли.
ВЫ ЧАСТО БЫВАЕТЕ НА КЛАДБИЩЕ?К сожалению, да. Я маленьким очень любил близких отца, а они все сидели в лагерях в молодости и потому быстро уходили. Я рано начал хоронить. Отец никогда не изолировал меня от страданий, сочувствий: чтобы чувства развивались, необходимо испытывать сердечную боль, и надо прощаться со всеми.
ЕСТЬ ЛИ ИСТОРИИ ПОХОРОН, КОТОРЫЕ ВАМ НРАВЯТСЯ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ ИЛИ КИНО?Прочтите Достоевского, и вы поймете, как я отношусь к ним. У меня лично об этом картина «Черный монах»: о смерти, о том, как нельзя переделывать человека, какая чудовищная субстанция получается, если переделывать.
КАКИМИ БЫ ВЫ ХОТЕЛИ ВИДЕТЬ СВОИ ПОХОРОНЫ?В России два самых страшных ритуала - это рождение и похороны. По ним очень хорошо видно, что мы такое. Если бы это было в моих силах, я бы их как-то поменял.
Что касается собственных похорон, то что бы я сейчас ни пожелал, точно знаю, что это будет белиберда и комедия: меня положат в общественном месте, будут что-то говорить, откуда-то вылезут люди, которых я не хочу видеть, станут делать карьеру на этом... Но пусть так и будет, пусть будет настоящий карнавал, на котором все проявится. А я посмотрю на это как-то. На самом деле, я бы хотел, чтобы люди веселились на моих похоронах: выпили, попрощались, может даже поплакали немного, но только недолго. Я же веселый человек.
ПОЧЕМУ, КАК ДУМАЕТЕ, ТАК ПРИНЯТО СТРАДАТЬ НА ПОХОРОНАХ?Это все наша непоследовательность, наверное. Когда человека нет больше рядом, люди начинают испытывать чувство вины, вспоминать, что в жизни бывали в чем-то неласковы, не навестили, не сделали маленькой детали. Все-таки мы, люди, - совестливые, это наше общее место.
ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ НАПИСАНО НА ВАШЕЙ НАДГРОБНОЙ ПЛИТЕ?Я бы написал, как на кольце у Соломона было: «Все пройдет. И это тоже пройдет». Или другое: «Если больно, значит жив».
ЧТО ДРУЗЬЯ МОГЛИ БЫ РАССКАЗАТЬ О ВАС НА ПОХОРОНАХ?Ну, могут рассказать, как я куролесил. Хотя про меня мало кто что знает, я никогда не делился особенно. Женщины вспомнят, потому что я к ним с большим чувством относился... Знаете, у меня был один вечер, день рождения, и были гости, немного, но не очень близкие между собой. И я предложил что-то сказать друг про друга, и люди стали открывать вдруг такие вещи в себе приятные! Вечер закончился в два часа следующего дня, и я никогда не видел выше хорошего настроения в жизни - так все были счастливы. Вот такими, кажется, должны быть похороны.
ЧТО БЫ ВАМ ХОТЕЛОСЬ БОЛЬШЕ ВСЕГО ОСТАВИТЬ ПОСЛЕ СЕБЯ?Следует оставлять детям понятия про жизнь и точную уверенность в том, что ты их любил. Свой пример, свое достоинство. Это больше, чем любое наследство.
Иван Дыховичный оставил после себя шесть полнометражных фильмов, несколько чудесных короткометражек, множество влюбленных в него женщин и столько же мужчин, для которых он был предметом восхищения и ролевой моделью. Он обладал феноменальным вкусом к жизни, до конца дней сохранил юношеский азарт и беззаботность золотой молодежи, он был нашим главным плейбоем, русским Роже Вадимом (впрочем, тот тоже был русским), влюблявшим в себя женщин и делавшим из них медиа-звезд. В то же время он, со своими еврейскими кровями, скорее ассоциировался с Романом Поланским и подобно ему расплачивался за свою экстравагантность и публичность. Его же личным идеалом художника был Андрей Тарковский — «черный монах» нашего кинематографа.
